|
(Окончание. Начало в №№ 30-41).
Прошли годы. Пролетели десятилетия.
У меня выросли дети, появились внуки.
Хлебосольная моя жена, Марина Ивановна, любила принимать гостей и ходить в гости. Стол у нас иногда ломился от обилия закусок. Иногда был скромным, но в любом случае "после третьей" одна из моих сестер, чаще – младшая Нина – предлагала:
– Ну, давайте заспиваем!
– Деревня моя, деревянная, дальняя, смотрю на тебя прикрывшись рукой, – тут же пробовала голос средняя сестра Зина.
– Та пидожды со своей деревней, – перебивала Нина. – Давай оцю заспиваем:
– Ой, хмэлю, ж мий, хмэлю,
Хмэлю зэлэнэнький...
После "хмэля" обязательно вспоминали Зинину любимую "Деревню", потом "Заспиваю писню вэсэлэньку", "Шумел камыш, деревья гнулись"...
Песня следовала за песней, кто какую вспомнит. Одни гости подпевали, другие — слушали. Детвора, поначалу чинно сидевшая за столом, соскальзывала со своих табуреток под стол и после нагоняя взрослых, устраивала беготню в соседней спальне.
– Шо-то в горли дэрэнчить, дэрэнчить, – прерывала очередную песню сестра, – трэба ёго промочить, промочить.
Раздавался звон бокалов и рюмок, одобрительный шум застолья нарастал. Про погоду никогда не говорили, а, как водится в таких случаях, каждый затевал разговор о работе.
– Так, работа работой, а мы с Зиной споём про маму.
Гости успокаивались, переставали шуметь. Сестры сидели в разных концах стола, но это им не мешало петь слаженно и задушевно:
За рекой непогода, за рекою туманы,
За холодным туманом где-то солнце встает.
Только мама седая, моя милая мама
У крылечка родного свою доченьку ждет.
Припев у сестёр получался трогательным, драматичным:
Я приеду к тебе, моя мама,
Поцелую морщинки твои.
Пусть проносятся годы упрямо -
Только ты, моя мама, живи!
Мамы нашей давно уже нет. И гости это знают. Мы, мамины дети, стали уже дедушками и бабушками. От слов песни — комок в горле и просветление в душе.
Разлетаются дети, это часто бывает,
Кто на юг, кто на запад, много дел да забот.
Только мама всё помнит, мама не забывает
И на твой день рожденья телеграмму пришлет.
Я приеду к тебе, моя мама...
– Так, хватит хлюпать носом, – говорит повелительно невестка Анна Николаевна. – А ну, давай, варэнычкы!
А мий мылый варэнычкив хоче!
А мий мылый варэнычкив хоче!
Навары, мылая,
Навары, мылая
Навары, йо-хо-хо,
Моя чорнобривая!
Гости дружно подхватывают.
Малышня, предоставленная самой себе, веселится по-своему. Два брата — третьеклассник Ваня и первоклассник Вова — играют в войнуху: пыхтят, изображая стрельбу, перебегая с места на место с пистолетом, игрушечным танком или автоматом Калашникова, китайского, конечно, производства. Их младшая двоюродная сестричка Настенька вцепилась ручонками в большого желтого, еще советского мишку — теплого, добродушного, с тихим восторгом наблюдает за боевыми действиями братьев.
А в зале за длинным праздничным столом взлетает уже очередная суровая песня:
...Нас оставалось только трое
Из восемнадцати ребят...
Праздник закончен, гости разъехались, но песня в душе долго остается. Перемываешь гору посуды и мурлычешь что-то:
Ничь така мисячна, ясная, зоряна,
Выдно, хоть голкы сбырай...
ПЕСЕННИК УСТАРЕЛ?
– Катя, а когда вы встречаетесь вместе — одноклассники или однокурсники, вы поете? – спросил я как-то свою младшую дочь, студентку университета.
– Поем, конечно.
– А что?
– Что-нибудь старое. "Парней так много холостых, а я люблю женатого..."
– Нет, кроме шуток, что?
– Правда. Современных песен не поем. Может, слова не запоминаются. А старые, стоит только кому-то строку запеть — и все подхватывают.
У Кати есть магнитофонные кассеты, а также СD и DVD-диски. На них, конечно же, нет песен в исполнении Сергея Лемешева или Аллы Баяновой, Вадима Козина или Владимира Трошина, Майи Кристалинской или Клавдии Шульженко. И так ли уж важно, из чьего репертуара "Подмосковные вечера". Или "Скромненький синий платочек"?
Что, песенник устарел?
Вместо песенника — диски. На красочной обложке диска заголовок: "Самые лучшие хиты". Чуть пониже – "Сборник русской музыки, 2004". Открываем оглавление: Женя Малахова – "Клинит"; Юлиана Караулова – "Я попала в сети"; "Лазурный берег" – "Замуж хочу"; "Пропаганда" – "Девочка хочет секса"; "Отпетые мошенники" – "Money"; Серега – "Заколебал-2"...
Беру другой диск. На нем крупно: "Дискотека "Авария". И чуть мельче — ниже: только хиты!!!
Открываю оглавление: "Песня разбойников"; "Песня про яйца"; "Заколебал ты"; "Влечение"; "Пей пиво"; "Кинула"; "Discosuperstar".
Над групповым портретом трех исполнителей этих хитов — группа "Авария" мелкая надпись: "Русское радио 105,7 FM".
Катя ставит этот или другой подобный диск в музыкальный центр, регулирует громкость, уходит на кухню и чистит картошку, чтобы приготовить ужин для двух своих сыновей-школьников. Они громко, с упоением гоняют по прихожей, по спальне, по кухне свои автомобильчики китайского производства и слушают — от этого никуда не деться — очередной хит на русском языке:
Кручу-верчу, я к тебе хочу,
Кручу-верчу, я тобой дорожу.
Я закрываю замочек, идет дело к ночи,
Не бойся остаться со мной.
Четырехлетнему Вове надоедает, наконец, играть с автомобильчиком. Он ставит табуретку к шкафу, где стоит телевизор, ищет какой-то диск в верхнем шкафчике над телевизором и ставит диск в DVD-плейер. На экране в сотый раз появляется американский мультик "Сезон охоты".
– Вова, выключи эту ерунду, не порть глаза!
– Хорошо, – послушно соглашается Вова, выключает плейер.
Через минуту-другую в маминой спальне он вставляет в старый магнитофон кассету с мультиком "Покахонтас". Мелькают на экране чужие рисованные лица, монотонно звучит гнусавый голос переводчика. Время от времени герои мультика поют какие-то песни — конечно же, на английском языке. Внукам нравится этот фильм: в нем много действий, динамики. Однако они ни разу не засмеялись, даже не заулыбались, хотя в аннотации к мультику подчеркивается, что это не просто приключенческий фильм, но и очень смешной.
Я вспоминаю, как два-три года назад Ваня смотрел впервые в своей маленькой жизни мультфильм "Ну, погоди!". Так уж случилось, что до этого на "видике" крутили только взрослые фильмы, которые его не интересовали. А тут вдруг – "Ну, погоди!", все тринадцать серий! Ваня смеялся, прыгал, хохотал, бегал по залу, беспорядочно махал руками, громко подсказывал зайчику, что ему надо делать, визжал, переползал на четвереньках по спинке дивана, спрыгивал и орал, что есть мочи на Волка, садился на пол и тут же покатывался со смеху... Песенку Зайчика "Расскажи, Снегурочка, с кем была", он не только пел, сколько рассказывал, бегая по комнате и захлебываясь от восторга.
Положительные эмоции от этого мультика возникали у него, – да чего греха таить, – и у меня, – всякий раз, когда перед глазами возникал то ли незадачливый симпатичный волк и такой же симпатичный зайчик. Ване сопоставлять просмотренное было не с чем, а я вспоминал Елизавету Петровну Кучборскую, которая учила нас, студентов журфака, отличать прекрасное от безобразного. "Ну, погоди!" – безусловно из разряда прекрасного. Ведь дети в выражении своих чувств не умеют лгать.
"АТЛАНТЫ ДЕРЖАТ НЕБО..."
После окончания мною пятого класса директор школы-семилетки Филипп Тимофеевич Сотник собрал всех пятиклассников, выстроил в три ряда и сфотографировал.
Через год он также поступил и с шестиклассниками, а потом и с семиклассниками.
На фотографиях размером 9х12 сантиметров — четкое черно-белое изображение школьников. Я — во втором ряду. Все стоят ровненько, смотрят во все глаза в объектив, из которого должна вылететь птичка.
И только моя фигура на всех фотографиях не ровненькая. То левое плечо выше правого, то правое — выше левого. И выражение лица виноватое: то ли кто-то слева меня придавил, то ли я кого-то справа.
Прошли годы.
Фотографии затерялись. Но в памяти остались мальчики и девочки в три ряда на фоне кирпичной стены школьного здания. И плечи, к друг другу прижатые туго.
Не просто одноклассники.
Дима Самсонов, он же — Крупеня, по фамилии дедушки, в доме которого он воспитывался. Мы с ним соревновались, кто лучше срисует "Неизвестную" Крамского.
Он не стал художником. Окончил в Москве нефтяной институт. Толик Костенко с хутора Казачьего, с которым мы изобретали из велосипеда одноместный вертолет. О его судьбе ничего не знаю.
Володя Смульский, с которым мы зачитывались стихами малоизвестного в те годы Сергея Есенина. Володя закончил институт физкультуры.
Валя Ашихина, которую я поджидал, чтобы вместе пойти в школу, прижимаясь к лиске-изгороди, – чтобы не испачкать кирзовые или резиновые сапоги в осенние дождливые дни. Валя пользуется авторитетом как общественный деятель в нашей Платнировке.
Одноклассники...
Не просто одноклассники, а уникальное поколение, явившееся миру в годы войны.
В сороковые годы. Где-то, далеко ли, близко ли — погибали от вражеских пуль солдаты и генералы.
Наши отцы.
А наши мамы — Димы Самсонова, Толика Костенко, Володи Смульского, моя мама и тысячи других мам — рожали в эти ужасные годы нас.
Мы, родившиеся в 1941-1946 годах уникальны. Не только потому, что сумели выжить, не умереть в годы, когда не было достаточно еды.
Мы в свои далекие молодые годы не просто верили в светлое будущее, мы это будущее создавали своими руками.
"Мы друзей за ошибки прощали,
Лишь измены простить не могли..."
На первом месте была потребность не в чем-то материальном, а в порядочности! Я знаю, что ты мне не сделаешь ничего плохого и ты знаешь, что я тебе не сделаю ничего плохого.
Мы оказались невольно людьми из будущего. Теми атлантами, которые держат небо, а если точнее – саму жизнь на своих не каменных, а обыкновенных человеческих плечах.
...Когда на сердце тяжесть
И холодно в груди
К ступеням Эрмитажа
Ты в сумерки приди,
Где без питья и хлеба,
Забытые в веках,
Атланты держат небо
На каменных руках...
НАШИ НЕСТАРЕЮЩИЕ ДУШИ
Много ли прошло времени, мало ли с того дня, как появилась в газете "Нива Кубани" рубрика "Песни для души"?! Нечаянно заказал ее в письме в редакцию простой хуторянин: что вы все советы, да советы в газете даете, напечатали бы какую-нибудь песню для души.
И не подсказал, какую песню хотел бы он услышать. Думали мы в редакции, думали и напечатали на четвертой странице газеты коротенькую, душевную народную песню. "Что стоишь, качаясь, тонкая рябина", сославшись на заказ нашего хуторянина.
И посыпались в редакцию письма. Письма-исповеди, письма-откровения, письма-душа-нараспашку... С просьбой напечатать забытые или полузабытые слова песни и тем самым как бы вернуть молодость, счастье, радость.
Мы эти письма печатали.
И запела душа!
Запела душа у тысяч и тысяч наших читателей!
Она, душа, оказывается, поет в течение всей нашей жизни, то громче, то тише, то звонко, то неразборчиво, но поет!
Так ожидаемо и неожидаемо появились в газете наши нестареющие песни.
А по сути — наши нестареющие души...
|
Версия для печати
