|
Жили мы в 1941 году в Анапе на Серебряной, недалеко от ул.Калинина. Весь день оставались с Димой (соседским мальчиком) одни. Диме было 9 лет, мне 7. В школу не ходили: её разбомбили фашисты. Отцы наши были на фронте. Мамы – работали.
Хозяйничали с нами во дворе овчарка Чара, крупная, красивая, светло-рыжая, и Мурка-Зайка, серо-полосатая кошка с четырьмя котятами. У них едва открылись глазки. Чара жила во дворе давно, её оставил нам уехавший сосед. Зайку принесли котенком, она росла и играла вместе с нами. Чара поднимала её за шиворот, лизала и никогда не обижала. Когда у Зайки появились котята, она позволяла Чаре постоять у коробки. Чара разглядывала котят, склонив набок голову. Иногда пыталась лизнуть Зайку или котенка.
Когда начали бомбить Анапу, бомбоубежище у нас во дворе было ещё недостроено. Нам приходилось прятаться в квартире под столом.
Едва слышалось со стороны Джемете противное "Гу-у, гу-у" (с таким гулом приближались фашистские самолеты), Чара сердито лаяла на белые барашки облаков, царапала открытую дверь квартиры, а если кто из нас задерживался, старалась ухватить за одежду и тащила в комнату под стол. Обычно мы моментально вместе с Чарой забирались в свое убежище. Мурка-Зайка деловито, но быстро, переносила в зубах котят из коробки под стол и укладывала их под пушистый рыжий Чарин живот. Тут же устраивалась сама и, тихо мурлыкая, облизывала котят. Чара усаживалась так, что все Зайкино семейство уютно умещалось под ней. Чара не забывала лизнуть стриженный Димин затылок, щеку.
По радио повторяли о воздушной тревоге. Перепуганный женский голос все путал: "… по городу тревога, объявлена воздушная Анапа". Ревела сирена. Мы, прижавшись друг к другу, притихшие, сидели под столом, прислушиваясь к дальним взрывам. В последнюю бомбежку было особенно страшно. Взрывы повторялись где-то совсем близко. Дима прошептал: "На Пушкинской" и всхлипнул. Чара, урча, уткнулась ему в плечо, будто старалась успокоить.
Особенный ужас наводил свист бомбы. Она свистела – мы ждали. Дрожали не только коленки, морозило, трясло все внутренности. Губы сами шептали: "Ой, мамо-чка!". Наконец – взрыв. Мимо… На минуту облегчение.
С потолка падала штукатурка. Звенели осколки стекла. И снова свист, особенно резкий, близкий. Чара, приподнявшись, накрыла нас всех своим телом. Её горячее дыхание и тепло согревали и успокаивали. Уткнув головы в коленки и прикрыв уши руками, мы безнадежно ждали самого ужасного. Свист бомбы сверлил мозг. Казалось, она упадет сию минуту на наши спины, на Чару, на Мурку-Зайку с котятами, нас трясло от страха.
Взрыв встряхнул весь дом. Наше укрытие засыпало каким-то хламом, грохнула об стол оконная рама, и ещё что-то сыпалось и падало. Но это было уже не так страшно: бомба – мимо. Больше свиста не было. Противное "гу-у" удалилось, затихло.
Чара сидела теперь рядом, поводила ушами, к чему-то прислушиваясь. Её золотисто-карие глаза смотрели прямо в мои зрачки, будто Чара говорила: "Выходить ещё нельзя!".
Со двора доносился грохот и треск, что-то ещё падало и ломалось, мы сидели, прижавшись друг к другу и Чаре. Мурка-Зайка едва слышно замурлыкала, облизывая котят. По радио повторяли "Отбой!". Хотелось к маме…
Мы ещё не знали, что мамы не скоро отроют нас из-под развалин нашего дома.
В.Г.БОЙЧЕНКО.
г.Анапа.
|
Версия для печати
