Здоровье, Дача и наши Консультации...





Рубрики


Автобиографические заметки [10]
Виноград [10]
Гордость земли кубанской [2]
Дела фермерские [1]
Животноводство [12]
Житейские и дачные истории [19]
Записки врача [11]
Записки травницы [10]
Защита растений [56]
Здоровье [203]
Земля и люди [7]
Земляника [10]
Из нашего архива [21]
Из свежей почты [11]
К 65-летию Великой Победы [37]
Как живешь товарищество? [18]
Картофель [12]
Консультации (спрашивали – отвечаем) [96]
Косметика для садовода [3]
Лекарственные растения [46]
Личное подсобное хозяйство [8]
Ловись рыбка! [6]
На приеме у нотариуса [6]
Народные обычаи [1]
Наша кулинарная книга [36]
О братьях наших меньших [9]
Огород [77]
Плодородие кубанской нивы [6]
По Лунному календарю [49]
Природа и человек [12]


Все теги
 

Архив статей


24.09.10   НАШИ НЕСТАРЕЮЩИЕ ПЕСНИ.5

Взволнованность, испытанная мною при выходе из подъемной станции метро прямо у Кремлёвской стены, осталась как не прекращающаяся ни на мгновение праздничная, светлая работа души.
В университетском внутреннем дворике Липовая аллея. Под сенью деревьев – лавочки с изогнутыми спинками. Встанешь с лавочки, захлопнув конспект с лекциями, повернёшься – и перед глазами Кремлёвская стена, за которой – жёлтое длинное, приземистое здание Арсенала с зелёной крышей. А дальше – Грановитая палата. Большой Кремлёвский дворец и всегда свежие тихие кремлёвские рощи из необыкновенных деревьев. Все годы учёбы – пять с лишним лет. – меня не покидало праздничное ощущение, что Московский Кремль – это центр планеты Земля. Усталость, плохое настроение моментально исчезают, лишь только коснётся уха торжественный звук кремлёвских курантов, лишь только взгляд обратится к стремительным кремлёвским башням, к развёрнутым между ними, как книги, зубцам.
ххх
Илиада – это песнь
Учёба, особенно на первом курсе – не до песен. На нас первокурсников обрушилась античная литература, о существовании которой я, конечно, догадывался, прочитав ещё в школе «Легенды и мифы Древней Греции». А кто такие Софокл, Еврипид, Эсхил, Аристофан. Ни в станичной библиотеке, ни в армейской книг этих древних писателей, конечно же. не было. Как не было произведений Гомера – «Илиады» и «Одиссеи». В течение одного семестра надо было не просто прочитать, а и разобраться, в чём ценность произведений для нас, живущих через две с лишним тысячи лет после них.
Лекции по античке читала Петровна Кучборская, маленькая, сухонькая, артистичная. Впрочем, она не читала, а, казалосьУвешала, пела с древнегреческой агоры о трагических событиях, случившихся в Коринфе. Афинах, Трое обращалась с высоты самого Олимпа к нам. студентам-первокурсникам, слушающим её с замиранием сердца и старом дощатом амфитеатре шестнадцатой аудитории нашего факультета журналистики.
Две пары лекций она посвятила рассказу о том. что в представлении эллинов скрывалось за словом «айдос»: рок, судьба, неотвратимость события. Четыре пары лекций (лекция – сорок пять минут!) рассказывала она о том, как древние греки отличали «прекрасное» от «безобразного», «прекрасное» от «красивого». И всё это для того, чтобы мы, будущие журналисты, ничего не перепутали в своих будущих репортажах, в своих будущих очерках, чтобы воспевали не красивое, а прекрасное... На лекции Кучборской, – как в прочем, и на лекции профессора Архипова, читавшего курс русской литературы XIX века, профессора, и Юрия Левады – по социологии, приходили не только студенты, но и все желающие москвичи. Вход в те времена был в университет свободный.
Семнадцатилетняя Аля Шананина. поступившая на факультет сразу после средней школь! выучила наизусть самую скучную главу из «Илиады», в которой повествовалось о кораблях ахейцев, их вооружении.
– Зачем? – с восторгом изумилась Елизавета Петровна. – Зачем вы это сделали!
Саша Покровский не стал читать, или просто не успел – произведения древних авторов, надеясь на везение во время неизбежного экзамена по античке.
– Эсхил, э-э, – сказал Саша, – очень прозрачно, очень точно очертил Эдипов комплекс. Так, так, – ожидающе подтвердила Елизавета Петровна, – Так, так, продолжайте.
– А чего продолжать, – сказал Саша. – Софокл и Эсхил как два велосипедных колеса двигали вперёд всю древнегреческую литературу.
– Куда двигали, – спросила в предвкушении чего-то необыкновенного преподавательница.
– Как, куда? – возмутился Саша. – К прогрессу. Сегодняшнему прогрессу!
– Садитесь на свой велосипед, – захохотала Елизавета Петровна. – и катитесь из этой аудитории! Катитесь! Вы не читали ни Софокла, ни Эсхила!
«Хоть похожа на Россию...»
С третьего курса журналистов перевели по установившейся традиции из тесных комнат стандартной пятиэтажки общежития на Ломоносовском проспекте в главное тридцатитрёх этажное здание университета на восьмой этаж, где в сталинские времена предусматривалась одна комната на одного студента, а сейчас, в шестидесятые годы, слегка уплотнили: поселяли два человека в одну комнату.
Между двумя этажами располагалась гостиная: светлая комната с мягкими кожаными сталинскими диванами чёрного цвета, такими же объёмистыми креслами, множеством высоких стульев и непременно пианино и телевизор. По вечерам здесь собирались болельщики хоккейных, футбольных команд. В те годы родилась знаменитая песня, которую распевало и студенчество:
В хоккей играют настоящие мужчины
Трус не играет в хоккей
Днём, а, бывало, и с утра, здесь раздавались звуки пианино. Кто-то наигрывал бетховенское «К Луизе», а то и аккорды из «Лунной сонаты», которые, конечно же, отвлекали от чтения очередного взгляда на русскую литературу Виссариона Белинского или от угрюмых романов Ф. М. Достоевского.
Большой, неуклюжий и добрый Витя Рыбкин из Тульской области, с которым мы оказались в одной комнате, предложил:
– Давай купим магнитофон. Будем с его помощью изучать немецкий язык.
– Давай, – согласился я.
Мы купили вскладчину большой магнитофон и поначалу с энтузиазмом наговаривали на его бесконечную ленту тексты из «Neues Deutschland». Вскоре мы даже не заметили, как это случилось – на магнитофонных бобинах оказались записи песен Майи Кристалинской. Шарля Азнавура и других популярных в те годы певцов.
Опустела без тебя земля
Как мне несколько часов прожить...
На четвёртом курсе я познакомился, а потом и подружился с «вечным» студентом Геннадием Бондаревым. «Вечным» он был потому, что уходил по разным причинам в академический отпуск, потом приходил на тот же четвёртый курс, продолжал учёбу, снова уходил в «академику», возвращался на этот же курс – так продолжалось у него чуть ли не два десятилетия. Он уже работал в газете, получал зарплату, у него был практический опыт журналиста-профессионала, а до получения диплома никак не мог добраться.
У Гены было хобби: он коллекционировал пластинки. Обыкновенные граммофонные пластинки с записями песен как современных авторов, так и полузабытых.
Витя Рыбкин просил:
– А у тебя, Гена, нет этой песенки, ну, вот этой: «Последний троллейбус»?
– Окуджавы? Нет, нету. Подожди, кажется, есть.
Витя мурлыкал троллейбусную песенку, мы вслед за ним подпевали – получалось здорово!
Гена перебирал пластики и вдруг вскрикивал:
О, как ярко светит солнце
У меня в Кентукки дома.
Пам – пам, пам-парам-па
У меня в Кентукки дома!
И тут же без всяких переходов запевал другую, мелодичную песенку:
Над Канадой, над Канадой
Солнце низкое садится
Мне уснуть давно бы надо.
Отчего же мне не спится?
над Канадой небо сине
меж берёз – дожди косые.
хоть похоже на Россию,
только всё же не Россия.
Кожаные куртки, брошенные в угол
Это не пластинка, – магнитофонная лента кружится, кружится, кружится. Мягко, светло, нежно. И такая щемящая грусть охватывает, что сам себе кажешься эмигрантом, никому не нужным в этой похожей на Россию Канаде...
А тёплый, приглушённый баритон уже настраивает на другой лад, приподнятый, романтичный:
Кожаные куртки, брошенные в угол
Тряпкой занавешенное низкое окно,
Бродит за ангарами северная вьюга.
В маленькой гостинице пусто и темно.
И мне тут же вспоминаются последние в моей десантной службе учения Северная Белоруссия. Конец февраля – начало марта. Командиры трое суток ждали, когда утихомирится метель. Не дождавшись, скомандовали начинать операцию. Тяжёлые АН-12 сбросили, несмотря на пургу, с низкого неба не только личный состав, но и технику, кухни, всё, что нужно солдату в бою. Мы быстро нашли в снегу сброшенную с самолёта упаковку с лыжами, разобрали их и двинулись вперёд.
Помню, военные как бульдозеры делали в глубоком снегу траншеи, глубиной в человеческий для прохода самоходных артиллерийских установок – лёгких десантных танков. Метель утихла. Очередное самолётное звено выбросило батальон десантников, среди которых был и наш новый командир полка: маленького роста, худощавый, но с громовым голосом полковник. Он приземлился невдалеке от меня, а точнее – приснежился. И тут ураганный порыв ветра надул купол его парашюта и полковника понесло среди сугробов:
– Остановите, кричал командир, выныривая из очередной снежной траншеи.
Потушите парашют!
Я бросился, чтобы помочь, но парашют сам погас, спал, наткнувшись на широкий куст терновника.
Метель утихомирилась наступило полное безветрие. Лёгкий вечером морозец к полуночи превратился в беспощадный мороз: командиры вынуждены были разрешить вопреки приказу жечь костры, чтобы солдатам не просто согреться, но не замёрзнуть.
Не забыть двадцатипятикилометровый марш-бросок по заснеженному морозному ночному лесу. Во взводе лыжников не спят лишь впереди идущий и замыкающий. А в середине колонны солдаты безмятежно спят, механически передвигая лыжи и опираясь на лыжные палки.
– При-вал! – командует впереди идущий и взвод безмолвно валится на правый бок, не вынимая ног из лыжни.
И спит, сплю самым сладким сном в этой студёной неуютной бесконечной лыжне, подмяв под себя густой кустарник.
– Взво-од, подъём!
Минута ли прошла, час ли нам не ведомо. Поднимаемся как Ваньки-встаньки, передвигаем ноги по глубокой, правильной лыжне.
Впереди в темноте светится окошко. Деревня!
Вопреки приказу начальства заходим в избу. В тёплой первой комнате – телёнок с влажными добрыми глазами.
– Заходите, солдатики, заходите!
Два часа ночи. На улице лютый мороз – минус тридцать пять градусов.
– Нам нельзя, служба!
– Та какая там служба! – говорит хозяйка. – Попейте тёплого молочка.
Под потолком – керосиновая лампа. Хозяйка уронила руки в низ фартука и неотрывно смотрит, мне кажется, на меня, а из глаз её катятся слёзы.
– Пейте молочко, пейте!
– Спасибо, погрелись. Нам пора.
– Ну. ежели пора, так идите.
Какая там мифическая Ярославна на стенах мифического Путивля!
Мы уходим в солдатских бушлатах в морозную тёмную ночь и вслед нам несутся невыплаканные слёзы этой белорусской женщины, для которой мы, солдаты, – и дети её. и её боги, на которых она молится, чтобы всё было хорошо.
...Командир со штурманом мотив припомнят старый,
Голову рукою подопрёт второй пилот.
Подтянувши струны старенькой гитары.



Список новостей

Комментировать

Комментарии




Нет комментариев






Чтобы добавить сообщение, пожалуйста зарегистрируйтесь и/или войдите в систему.

Версия для печати

Главная  · Рубрики  · Архив  · Подписка  · Об издании  · Контакты  · Карта сайта  · Отзывы читателей

Любое использование материалов допускается только после письменного уведомления редакции.
Редакция не несет ответственности за мнения, высказанные в комментариях читателей.
2009-2015 © ООО "Редакция газеты "Нива Кубани"

Поддержка и продвижение сайта — IT-optom.ru


Rambler's Top100  Рейтинг@Mail.ru
x